Что нужно знать о новом фильме «Никто» или почему русские — самые обаятельные гангстеры?

18 марта в прокат выходит динамичный и даже несколько комичный боевик «Никто» от создателей «Джона Уика» и «Взрывной блондинки». Превращение непримечательного среднестатистического Хитча в самого опасного человека в городе разыграл Боб Оденкёрк, звезда сериалов «Лучше звонить Солу» и «Во все тяжкие». А снять эту историю пригласили российского режиссёра Илью Найшуллера, который покорил Голливуд своим дебютным фильмом «Хардкор». Этот постановщик точно знает, как правильно показать русскую мафию, которую, впрочем, зрители во всём мире и без того обожают и ассоциируют с силой.

Илья Найшуллер и Боб Оденкёрк на съемках фильма «Никто»

Ведь миру надо кого-то бояться. Эта логика всех сверхдержав давно укоренилась классической политике. И, кажется, где-то парой пунктов ниже в руководстве «Политика для чайников» прописано ещё одно правило: чтобы всех изрядно напугать, надо использовать популярное искусство. А в современном мире это — кино. Поэтому нет совершенно ничего удивительного в том, что Голливуд, как основной поставщик зрелищ, лет так 70 назад, опираясь на политические страхи своего правительства, объявил, что самые страшные люди на свете — русские. И вот уже Холодная война закончилась, КГБ официально не существует, несколько волн эмиграции прошли и вообще сами русские изрядно изменились, но русская мафия во главе с каким-нибудь Иваном/Борисом/Семёном/Кузьмой остаётся одной из основных страшилок западного кинематографа. Впрочем, в последние лет 10-15 не без любви со стороны режиссёров и самих актёров. Достаточно вспомнить, кто «нас» играл: Тим Рот, Виго Мортенсен, Венсан Кассель, Кеннет Брана, Джон Малкович, Николас Кейдж, а совсем недавно — Питер Динклейдж. Впрочем, как бы тщательно эти актёры ни учили русские слова для пущей убедительности, они всё равно оставались заложниками того набора клише, который всегда срабатывает на публике, и создавали чертовски опасных и одновременно обаятельных персонажей. 

Первое, что приходит на ум, когда вспоминаешь русских мафиози, их невозможно убить. Достаточно посмотреть два коротких эпизода из «Клана Сопрано» и «Большого куша» или одну невероятную по красоте постановки и обнажённому телу Виго Мортенсена сцену «Порока на экспорт», чтобы убедиться в этой устойчивой кинофантазии. В них стреляют в упор, их режут кривыми ножами, вышвыривают из окон, взрывают в машинах, а они встают, отряхиваются и продолжают злодействовать. И всё это без какого-либо суперкостюма. Их кожа словно броня, а многочисленные высокохудожественные татуировки как обереги. Прибавить к этому крепкие выражения, разящие словно пули, аналогов которым в английском как не было, так и не будет (и никакой Гай Ричи не сможет это изменить), и перед зрителями вырастает эдакий сверхчеловек. Страх смешивается с восхищением. 

Впрочем, страха чуть больше. Почти мистического. Ведь практически за каждым отцом большого русского мафиозного семейства стоит какая-то жуткая история его происхождения там, в ужасной и далёкой России. Он либо выходец из КГБ, либо вор в законе — правила жизни этого сообщества действительно восторгают дистанцированную киноэкраном публику, либо вообще вырос где-то недалеко от Припяти. Хотя мало ли в этой России атомных станций? Сложное тёмное прошлое редко раскрывают до конца, как это сделали в «Доводе», но и пары предложений достаточно, чтобы заставить зрителя трепетать перед человеком, который «умер тогда, в 15 лет, когда впервые попал на зону».

Ещё одна особенность русской мафии, которая вырастает из её непробиваемости, это неотвратимость её возмездия. Тронул русского пацана, даже того, который вёл себя уж слишком плохо, готовься к тому, что уже завтра в твой дом наведается полный джип дуболомов. И не с «калашами», их оставьте представителям других группировок, а с какими-нибудь тяжёлым огнестрелом, который, если внезапно закончится магазин, послужит отличной костедробилкой. «Тяжесть — это хорошо. Тяжесть — это надёжно: даже если не выстрелит, таким всегда можно врезать по башке», — комментирует в «Большом куше» новый пистолет Борис-Бритва. 

Старое доброе ультранасилие идёт в одном пакете с неизбежностью. Этим приёмом воспользовался, например, Илья Найшуллер в своём новом фильме «Никто»: в буквальном смысле спустил всех собак на одного героя, который просто заступился за девушку в автобусе.

«Для иностранного взгляда, особенно для американского, русский человек всегда будет интригой. Я думаю, это никогда не пройдёт. Когда мы с продюсером обсуждали, как сделать русских в нашем кино, он сомневался: „Ты же сам русский, тебе нормально показывать их врагами?“ На что я ответил: „Да, я русский, я живу в России и хочу продолжать в ней жить, и чтобы на меня не смотрели, как на предателя“. Поэтому мы сделали наших русских с уважением».

Но только ли силой берут русские мафиози мировую аудиторию? Конечно, нет. Кинематографисты понимают, гораздо эффективнее и эффектнее врагов не бить, а смеяться над ними — тогда мы называем это «клюквой» и громче других веселимся в зале над нелепым акцентом, неловкими попытками иностранцев материться по-русски и регулярную попытку выпить «На здоровье!», хотя сами мы в жизни такого тоста не произносили. Обаяния русским злодеям в глазах продюсеров добавляет минимальная вероятность скандального флёра вокруг карикатурного изображения представителей огромной нации. Ещё в 2014 году Джо Куиннан писал в The Guardian: «только в случае с русскими отрицательными героями Голливуду удается избежать обвинений в неполиткорректности, тогда как появление в роли злодеев представителей других этносов вызывает негодование у западной общественности». Илья Найшуллер, наградивший свою русскую мафию немалым числом комичных черт, подтверждает эту мысль.

«У меня ощущение, если сделать образ классно, претензий не будет. Лично я сам готов простить некоторые странные вещи, если в целом кино будет хорошим. Но я предпочитаю заморочиться и сделать как-то похожим на правду. Поэтому у меня в фильме русского гангстера играет русский актёр. Я хотел сделать уважительно».

Показать врага с уважением — вот относительно недавняя тенденция мирового кинематографа. Над привязанностью к семье и традициям у русских уже почти не посмеиваются. Русские кланы во многом похожи на знаменитые итальянские мафиозные семьи: только вместо спагетти они варят борщ. Безжалостные бруталы удивительным образом оказываются тонкими ценителями искусства. Кеннет Брана не может удержаться от цитирования то Шекспира, то Чехова. Алексей Серебряков в свежем боевике коллекционирует Ван Гога, а свободные вечера проводит в караоке. Это умнейшие люди своего времени. Да, окружённые верными боевиками, но к их услугам они прибегают, только когда перестают работать деньги, адвокаты и хитрость. С такими персонажами уже невольно хочется считаться, даже если доподлинно понятно, что в финале условный Джейсон Стэйтем их всё равно грохнет. 

Это уважение можно заметить даже в мелочах вроде надписей, которые наконец-то для зарубежных фильмов стали оформлять наши многочисленные соотечественники-консультанты. А в «Пороке на экспорт» кто-то даже подсказал Дэвиду Кроненбергу, что мы, русские, не обращаемся друг к другу полными именами постоянно. И наконец-то в пьяном диалоге можно было услышать до боли знакомое «Колян», вместо чопорного «Николай». 

Но главное, что так манит Голливуд изображать русских, вовсе не повестка, а та самая загадочная русская душа, когда имея всё и проживая в «самой лучшей стране в мире», самый наисуровейший мафиози почему-то мечтает уехать обратно в Россию. Ведь на этот вопрос не могут ответить даже сами русские. И пока ответа нет, нам в зарубежном кино быть. 

VCNEWS новостное издание. © 2020-2022 Все права защищены.