Эксклюзивное интервью ELLE: Рената Литвинова

Конечно, мне никто не обещал, что будет легко. Но я шла на встречу с Ренатой Литвиновой, абсолютно уверенная в успехе: лет пятнадцать назад мы иногда общались; кажется, были даже на «ты», и актриса спокойно выходила из привычного образа, меняя интонации и жесты на что-то более близкое «простому» человеку. На этот раз мне не так повезло — как оказалось, меньше всего на свете Рената хотела говорить на тему своих отношений с мамой. «Ну что это за вопросы такие? Семья, папа, мама, все счастливы… терпеть всего этого не могу!» В этом мы совпали — я тоже «меньше всего на свете» хотела, чтобы наш разговор сложился именно так. Поэтому, принимая все вызовы, которые Рената Литвинова поначалу демонстрировала мне своим поведением, интонациями и жестами, я потихоньку начала расспрашивать ее о детстве. Я слишком давно работаю в журналистике, чтобы так взять и позволить пробить в себе энергетическую брешь и сдаться. В конечном итоге разговор перешел в диалог, и все оказалось не так уж страшно. Скорее, страшно интересно (произношу это со знаменитой интонацией Ренаты Литвиновой). Итак…

РЕНАТА ЛИТВИНОВА Спрашивайте наотмашь.

ЕLLE Начнем с того, как вас воспитывала мама…

Воспитывала? Меня она вообще никак специально не воспитывала. Как и всех советских детей.

Прекрасно! Это тоже ответ.

Она с утра до вечера работала в больнице, у нее постоянно были операции. Мама у меня хирург. Зарплата у нее была маленькая, и она часто уезжала в командировки, чтобы подработать.

То есть вы с мамой не близки?

Очень близки! Она брала меня в свои командировки. Сложная жизнь не может отдалить людей друг от друга. Я видела, что она любит меня, как может; старается заработать больше денег и поехать со мной, например, на море. По ночам она шила мне красивые платья, а в выходные давала деньги на утренние сеансы в кино, по вечерам мы часто ходили вместе. Это она приучила меня любить фильмы.

В вашей жизни присутствовал отец?

Нет. Я его видела несколько раз в жизни. Красивый был мужчина. Он умер в 46 лет. В последний раз я навестила его перед смертью — он лежал на диване после операции. Кажется, он пригласил меня к себе тогда домой втайне от своей семьи, другой жены и детей. И жаловался, что они проходят мимо него и он вдруг сделался никому не нужным.

С кем же вы были?

По утрам меня мама отправляла в школу, потом я ехала в музыкальную школу. Вечером мы встречались. Все каникулы я проводила у бабушки с дедушкой. Там была такая классическая семья. Дедушка был главным инженером завода, бабушка была при нем. Она очень ухаживала за собой — парикмахерские, покраска бровей, маникюр с перламутровыми ногтями, парадная шляпка с норковыми шариками для похода в кино и городской сад…

А на чем строились отношения с мамой?

Я маме очень сопереживала. После папы у нее было несколько претендентов в женихи, и я этого жаждала всеми силами своей души.

Обычно девочки очень ревностно к этому относятся.

Да, я хотела, чтобы мама вышла замуж. Но ей никак не встречались, ну, такие, например, как тот же мой дедушка, — красивые и порядочные. Моя мечта не осуществилась. У нас с мамой много общего — я родилась в год Огненной Лошади (таких вообще в Китае сжигали, потому что они не пригодны для семейной жизни). Может, и у мамы моей в этом плане неправильный гороскоп. Женщина она свободолюбивая, творческая и с особым чувством юмора, слушала «Голос Америки», читала журнал «Новый мир»…

И вам свободу давала?

Давала. Я абсолютный такой сорняк в хорошем смысле. Но что-то такое во мне было, не знаю, откуда… Я сама ездила в музеи, сама поступила в музыкальную школу — проходя мимо, просто попросила меня туда отвести. На первом курсе института попросила сшить себе особенное платье, как у героинь Антониони, — простое и узкое. Если я переезжала — все такое было страшное вокруг, — я шла в антикварный магазин и покупала себе на последние деньги пусть одну, но красивую чашку. Чтобы утром и вечером пить из нее чай и смотреть не на окружающее меня уродство, а на эту чашку как концепцию — чтобы редактировать вокруг себя обстановку, чтобы радоваться.

Это бабушкино влияние?

Р.Л. Они все по-разному, но тоже сражались за красоту. В первую очередь это была работа над внешностью… Бабушка всегда мучила маму просьбами шить ей платья с талией! Но там была такая фигура… Без талии. И у них все время были страшные скандалы из-за этого момента.

Бабушка считала, что у нее есть талия?

Не то чтобы она так считала, она настаивала, чтобы в сшитом платье она присутствовала! Неважно, как! Она должна была быть! Бабушка могла вот так вот вскипятиться, сбросить платье, шваркнуть дверью и уехать к дедушке. А мы с мамой, как дураки, оставались в коридоре после примерки. Зеркало стояло как раз в прихожей!

Как мама научилась шить? Ах, ну да, она же хирург.

Вы же знаете, как это было в Советском Союзе, — выкройки, отрезы, рижские журналы, немецкие… Главное было — достать отрез ткани. Словом, я не считаю, что детей надо как-то особенно воспитывать. Надо показывать пример. Что надо работать. Надо книги им покупать, а не тряпки и гаджеты. Я вижу, что вот сидит за столом семья, а дети смотрят в свои электронные коробочки, никто ни с кем не общается. Все-таки мы много разговаривали. Мама стихи мне перед сном читала. Правда, иногда странные, про бросившуюся под поезд женщину, есть такое у Блока. Или из Ахматовой: «…как ты красив, проклятый».

И какой пример вам показывала мама? Вы следуете ее примеру? Есть разные теории, но все сводится примерно к тому, что мы либо повторяем своих родителей, либо строим жизнь в совершенно противоположном ключе.

А есть еще одна теория. Лук выпускает стрелу. Она летит, и дальше ты уже не можешь на нее влиять. А когда вы будете худеть?

К этому моменту я уже нахожусь в состоянии, когда ­меня ничем невозможно сбить с толку. Я рассказываю ­Ренате, что прошло всего семь с половиной месяцев после родов и что я только сейчас занялась своей фигурой.

Молодец. Вы же всегда были у нас такая тоненькая. Но это я вам задаю правильную программу. У меня дар. Люди от меня худеют.

Ну, значит, тем более все скоро будет. Итак, вы говорили про лук и стрелы. Стрела летит…

И в какой-то момент у этой «стрелы» своя судьба, ты не можешь быть ей всесильной матерью или отцом, только матерью любящей.

Кем сейчас работает ваша мама?

По-прежнему врачом. Но мне кажется, она должна была быть артисткой. Потому что вчера на съемках для ­вашего журнала она вела себя просто как звезда.

Да, мне рассказывали. Говорили также, что вы очень нежно, но руководили своей мамой.

Если бы ей не руководили, мы бы снимали до десяти вечера. Она была намерена, как говорится, «делать нам перформанс». Она артистка. Ей нравится общаться, нравится царить… Еще она мне очень смешно сказала: «Выйди из кадра». И давала рекомендации по фону, по свету… Наверное, я в какой-то момент тоже повлияла на нее своими комментариями, когда мы смотрели фильмы или фотографии, — каждый друг от друга впитывает информацию.

Полностью ли мама принимает вашу жизнь?

Она всегда оставляет за собой право критики. Мама у меня такая пытливая, что даже в самом хорошем найдет негатив. Здесь иногда у нас, бывает, не сходятся концепции жизни. Я говорю: «Надо же и хорошее что-то друг другу сказать». Но почему-то сейчас, совсем недавно, она опять стала мягче.

Есть еще одна теория. Лук вЫПУСКАЕТ СТРЕЛУ, и дальше ты уже не можешь на нее ВЛИЯТЬ

Мне кажется, это вы стали мягче.

Я стала мягче?! Я всю жизнь подстраивалась. Я могу быть очень требовательной на работе, а в жизни так себя не веду, не трачу свои авторитарные качества. Я абсолютный конформист.

То есть вы под свою маму всегда подстраивались?

Под всех, под всех, кого люблю. Мне так кажется, ­может, им так не кажется.

А никогда не было такого чувства, что вам не хватает мамы? Такой, которая всегда рядом, целует-обнимает…

Так нет, моя мама живет со мной в одном доме. И, если ей нужно, и поцелует, и обнимет. И пирог испечет. Я уже вскрикиваю: «Не пеки пирогов, мама, от них толстеют!»

Это сейчас, а тогда?

Ну, тогда она тоже что-то пыталась делать. По выходным давала мне творог со сметаной… Который я ненавидела адски. Но она считала, что надо есть кальций.

Но в целом ей приходилось быть вдали от вас, потому то нужно было зарабатывать деньги, я правильно вас поняла?

Папа нам не помогал, скажем честно. Но она не была вдали, мы жили в однокомнатной квартире — это очень даже вблизи. С тех пор я всегда кухню считаю чем-то вроде кабинета и часто пишу именно за кухонным столом.

И при всем этом за вами не тянется с детства ­такой, знаете, непростой след?

Ну, мама могла быть и жестким человеком.

По какому поводу?

Она могла начать критиковать внешность, наверное, это ранит в детстве особенно… Это я даже в себе замечаю. «Челка, как у болонки.. Волосы жидкие, прибитые к черепу». Вот что-нибудь такое.

Осталась ли обида?

Нет, но, когда она начинает снова критиковать, я гововорю: «Мама, а вспомни себя, когда я была еще маленькой. Вспомни, как у нас все было». А она не помнит. Она плохого не помнит. Но главное — чтобы мама жила долго, была счастлива и чтобы с ней все было хорошо. Пускай критикует сколько хочет, в конце концов!

Рената, вам, наверное, как многим творческим людям, присущ некий внутренний раздрай. Во многом такой драматизм идет из детства.

Нет у меня времени ни на какой внутренний раздрай.

А как без раздрая творить?

Он у меня, видимо, находится в состоянии константы.

Вы только что сказали прямо противоположную вещь.

Я подумала… Но я не вижу зависимости творчества от раздрая. Мое вдохновение не там…

А вы говорите — нет времени на раздрай. А он, оказывается, у вас занимает все время.

Вы думаете, я в каком-то комфорте живу? Иногда, бывает, откуда-нибудь приеду-приду, стоят две бутылки вина, и я начинаю (не одна, конечно) проводить вечер.

Пить?

Общаться и даже плясать! И говорить друг другу что-то очень хорошее. Это такие прекрасные моменты… Это к тому, как я расслабляюсь. Вино, замечу, люблю бургундское.

Я тоже так очень люблю расслабляться. Но мне муж не разрешает.

Можно вашему мужу передать, чтобы он перестал вам что-то не разрешать?

Передам. Но мне, конечно, хочется, чтобы он был доволен. У нас родился сын, мне не хочется ничего менять. Я это знаю.

Ох, как наказуемо бывает это знание… Вот если бы мне сказали о некоторых будущих событиях моей жизни, я бы просто хохотала, потому что тогда знала, что это невозможно! Мы ничего не знаем.

Как мама отнеслась к вашему замужеству?

Она соглашалась с моим выбором, но всегда была критична. Все не подходили.

А чего бы ей хотелось для вас?

Сейчас интуитивно я понимаю, чего бы ей хотелось — идеального, как из фильмов, которые она так любила! Ален Делон ей нравился, Ив Монтан, из русских актеров — Ивашов или Тихонов. Она всегда склонялась к красавцам. Вообще, с критичными мамами нужна некая строгость. Иногда с ними нужно, как с детьми. Меняться местами и держать их «в рукавицах» в определенном возрасте. Иначе никогда не повзрослеешь и не будешь жить, как «летящая стрела», а упадешь, и мама положит тебя в свой пакетик и унесет обратно под «свой контроль». Недавно в Париже я купила чай под названием «Старый девственник» — есть такие маменькины дети, которые ­превращаются в этот чай.

И все-таки — есть обида на маму?

Нет. Нет и нет. Но я вас понимаю — комплексы, заниженная самооценка. Это все было и переплавилось в силу. Я полюбила свои комплексы. Они даже помогли мне, они усилили мою мотивацию — добиться, доказать.

Когда это произошло?

Мама вдруг резко изменилась, когда по телевизору увидела мое интервью. Словно она меня увидела по-новому и даже дополнительно зауважала. Это был третий или четвертый курс института. Мне было едва двадцать. А до этого я сражалась за это уважение, выходит.

С критичными МАМАМИ нужна строгость. В определенном возрасте с ними нужно, КАК С ДЕТЬМИ

Любить, но при этом не уважать своих детей — довольно распространенная вещь.

Мама меня очень любила, но я была для нее — «вся в ошибках». Для меня, если ты человека любишь, ты его уважаешь. А если ты его не уважаешь, это уже не любовь, а какое-то давление, когда ты переламываешь человека под себя.

Скажите, а как все это проецируется на Ульяну, вашу дочь?

Я, конечно, делаю ей замечания… Например, по поводу осанки… Ох.

Вы все очень упрощаете, не стоит. Что же все-таки происходит?

Я видела, как она несчастна в русской школе. Я очень критично отношусь к нашей системе образования, она очень испортилась. Какие-то идиотские тесты, неохватные уроки, доклады, которые мы делали до полуночи. При этом нет знаний, нет времени просто на детство, на книги, на прогулки — постоянный стресс. Она каждое утро шла в школу, как на каторгу. Ужасное, неуважительное отношение мальчиков к девочкам, девочек друг к другу, учителей к ученикам. И тогда я отдала Ульяну в школу при французском посольстве. Сначала она ничего не понимала, а через три месяца заговорила по-французски. Ей тогда было 10 лет, сейчас 14. Потом я отправила ее учиться во Францию. Она не хочет возвращаться.

А как сейчас все есть?

Хорошо. Видите, я много работаю, у меня много творчества…

Рената Литвинова, но личная жизнь все равно какая-то имеется?

Но она у меня, скорее, такая… духовная. Бывает же и так. Не всегда же должна быть физиология.

Наверное, так. Особенно с какого-то определенного момента.

(смеется). Ну да, это наша следующая тема. Но вот я сейчас наблюдаю юную Ульяну. Этот цветок распускается… Вот, думаю, сейчас начнется — влюбленности, драмы, страсти. Вот я сейчас ее провожала на вокзале, смотрю — стоит такой красавец, сторожит ее чемодан, она на него так пшикнула, и он — р-раз — побежал. Я говорю: «Ну что ты меня не познакомила?»

Она сейчас вся про это?

Мне кажется, в таком возрасте это важная часть жизни. Все в первый раз. Им кажется, первый и единственный!

Она с вами делится этими вещами?

Она, конечно, такая лукавая, но рассказывает… О чем-то может умолчать…

Кто кому ближе в вашей семье?

Все близки, но по-разному. У меня такой дефицит времени… Но, с другой стороны, моя мама тоже занятая, но своими делами, в которых я не могу ее ущемлять, — пусть она живет, как ей нравится… Так что этот дефицит, общение набегами — может, это и хорошо. Надо только следить за здоровьем своих родителей. Это важно. Они так не хотят лечиться. Они и правда превращаются в детей.

Хорошо, что есть дефицит времени? Мне кажется, это такая попытка убежать. Эскапизм.

Мама очень независимая. Это не побег, это наша с ней выработанная система общения. Нам так хорошо, чтобы никого не ранить, не давить, как раньше, не настаивать, не насильничать. Я с годами стараюсь огибать эти острые углы — у обеих есть характер.

А кто вы все по знаку зодиака?

У мамы день рождения стоит 23 февраля, но это какие-то странные документы, мама нигде не могла найти свои метрики и выписки, где и когда она родилась, там какая-то семейная тайна — реально ее фамилии нет ни в каких архивах в тех местах, где она родилась. Ну какая она Рыба? Она скорее какой-нибудь Овен. Я Козерог, Ульяна — Лев.

Понятно. То есть, конечно, далеко не все понятно, и все-таки канва прослеживается. Мне, по крайней мере, это близко.

Вы считаете, что я жесткий человек?

Мне кажется, вы довольно авторитарны и нетерпимы к чужим недостаткам, но это в вас идет не от внутренней жесткости, а от собственного перфекционизма.

То, что вы сказали, распространяется исключительно на работу. Я действительно требую от людей того, что я требую от себя. А в быту — нет. Знаете, если бы я хотела выйти замуж, я бы это сделала легко.

Почему вы думаете, что я живу, КАК ШПИОН? И какой у меня уклад жизни? Он очень АСКЕТИЧНЫЙ

У вас ведь много поклонников?

Я пользуюсь повышенным вниманием у молодых или очень полных мужчин. Короче, здесь нет проблемы. Особенно за границей. Во Франции сразу чувствуешь себя женщиной, там прямо активно знакомятся, даже на улице!

Есть еще одна сторона, о которой мы не говорили. Как вы думаете, как воспринимает вас ваша дочь?

Многие ее друзья, даже французы, англичане, знают меня, смотрят в интернете, найдя по имени. Она даже гордится мной. Уля у меня добрая. У нее хорошее чувство юмора. И еще — она за мной следит, проверяет. Наверно, это точно так же, как я свою маму. Вот вечер, ночь. Я прихожу домой, а она: «Где ты была? Сколько сейчас времени? С кем ты была?» Я ей говорю: «Когда буду старенькая, не буду с тобой жить. Ни выпить, ни пойти погулять нигде… Я же не электричка по расписанию, вся предсказуемая?» В моей маме это тоже есть — она ненавидит давать отчеты!

Ульяна волнуется. А вы разве не волнуетесь за нее? Где она? Когда придет?

Волнуюсь, конечно, но в ней вот эта… строгизна… Я ей говорю: «Если будешь так парней давить, они все разбегутся».

Давайте подытожим наш непростой разговор чем-нибудь симпатичным.

Да, давайте выйдем в позитив.

А у нас разве много негатива получилось? По-моему, все как у людей.

Я считаю, что мы должны давать друг другу свободу. И при этом быть где-то рядом.

Свобода — это форма любви?

Если человек на вас давит, хочет, чтобы вы жили так, как он говорит, — он вас не любит. Если мне не будут давать свободу, я просто умру. Завяну. Это моя версия жизни.

Это касается и вашей мамы, и вашей дочери — поэтому вы держите дистанцию и в одну, и в другую сторону?

Это не дистанция, а моя любовь. Пусть они живут, останутся сильными. Чтобы мы все могли вдохнуть и выдохнуть. А если нужно — я всегда рядом.

Мне показалось, что у Ульяны очень кинематографичная внешность. И она довольно взросло выглядит…

Девочки быстрее взрослеют, внешне они как взрослые; а внутри — она все равно ребенок. Но она очень самостоятельная. До этого в Москве у нее была няня, а Ульяна очень авторитарная, всех под себя подминала. И няня все делала, как хотела она. Конечно, я оторвала от сердца своего ребенка, отправив в иностранщину, но сделала это осо­знанно, ради нее, не ради себя.

А бабушка как с ней?

У нее две бабушки. Обе ее обожают, каждая по-своему принимает участие в ней.

Ваш бывший муж тоже принимает активное участие в жизни Ульяны?

Да, мне кажется, это его самая любимая девушка на свете. В этом смысле он хороший отец. У нас с ним спокойные, прекрасные отношения. Мы к Ульяне ездим по очереди — он в одни выходные, я в другие.

И все-таки что мы имеем в отношениях бабушки и внучки, если говорить о вашей маме?

Абсолютно то же самое, что она имела со мной. Ох, моя мама очень цельная в этом вопросе…

Не делает выводов?

Никого не переправишь. Она по-прежнему критикует… И при этом восторгается ею, любит ее и нуждается в общении с ней. И еще: нет в ней (маме) этого исступления — пожертвовать собой, поехать, проконтролировать. Я говорю: «Мам, ну, может, ты съездишь, побудешь с Ульяной?» Она откладывает, она обожает ездить компаниями — со мной или с ее отцом.

Может, она просто боится ехать одна во Францию?

Мне всегда она казалась такой бесстрашной, но вы правы. Она боится, что никто не говорит по-русски. Ее никто не будет там слушать, понимать и разговаривать. Им так нужны свои насиженные места… Даже перемещение из квартиры в квартиру — стресс. Я звоню своей маме каждый день. Но она все-таки абсолютно самостоятельная, у нее всегда есть свои планы, и она отстаивает свою независимость. У нее есть собачка. Она часто ко мне приходит с проверкой, как я живу.

И как все-таки вы можете оценить эту вашу цепочку — мама, вы, Ульяна? Есть ли преемственность поколений?

Есть связь, конечно. Мама всегда была недовоплощенной артисткой, а я пошла на сценарный факультет. Вообще, кино — это во многом мамино влияние. И я отчасти стала актрисой, играю в театре. Ульяна тоже иногда снимается у меня.

Кем бы вы хотели видеть Ульяну?

Пусть она сама себе выберет путь. Она очень конкретная, когда хочет, ставит задачу и всегда ее выполняет.