Типы сочувствия
Эмпатия, сочувствие, отзывчивость, участливость, имитация, «заражение» эмоциональным состоянием, «заражение» сенсомоторным состоянием, понимание точки зрения других людей, обеспокоенность, жалость… Если начать с терминологии, то немедленно поднимутся перебранки по поводу определений, используя которые мы описываем, каким именно способом резонируем с несчастьями других людей (сюда же входит вопрос, что означает отсутствие такого резонанса — радость от несчастья другого или просто индифферентность).
Поэтому начнём, за неимением лучшего слова, с «примитивной» версии отклика на чужую боль. Данный отклик представляет собой так называемое «заражение» сенсомоторным состоянием: вы видите, как кому-то колют иголкой руку, и в вашей сенсорной коре, куда приходят сигналы от вашей собственной руки, возникает соответствующее воображаемое ощущение. Возможно, при этом активируется и моторная кора, вследствие чего ваша рука непроизвольно дёргается. Или вы смотрите выступление канатоходца, и при этом руки сами собой поднимаются в стороны, удерживая равновесие. Или кто-то рядом заходится в кашле — и мышцы вашего горла тоже начинают сокращаться.
В более явном виде подражательную моторику можно наблюдать при простой имитации. Или при «заражении» эмоциональным состоянием — когда ребёнок начинает плакать, потому что рядом заплакал другой малыш, или когда человека целиком захватывает буйство беснующейся толпы.
Воспринять внутренне чужое состояние можно по-разному. Можно пожалеть человека, которому больно, […]: подобная принижающая жалость означает, что данного человека вы отнесли в разряд высокой теплоты / низкой компетентности. И каждому известен из повседневного опыта смысл слова «сочувствие». («Да, я сочувствую вашему положению, но…»). То есть в принципе вы располагаете кое-какими средствами для облегчения страданий собеседника, но предпочитаете придержать их.
Далее. У нас есть слова для обозначения того, насколько этот резонанс с чужим состоянием имеет отношение к эмоциям, а насколько — к разуму . В этом смысле «сочувствие» означает, что вы чувствуете жалость по поводу чьей-то боли, но не понимаете боль. В противоположность этому «эмпатия » содержит когнитивный компонент понимания причин, вызвавших чью-то боль, ставит нас на место другого человека, мы переживаем болезненные события вместе.
Ещё есть разница в том, в какой форме ваши собственные чувства сообразуются с чужими горестями. При эмоционально отвлеченной форме в виде сочувствия мы испытываем жалость к человеку, к тому, что ему больно. Но можно ощутить более саднящее чувство, замещающее, как будто это ваша личная, собственная боль. А есть, наоборот, более когнитивно дистанцированное ощущение — понимание, как воспринимает боль страдалец, но не вы. Состояние «будто это моя личная боль» чревато такой остротой переживаний, что человека в первую очередь будет заботить, как справиться с ними, а уже потом он вспомнит о неприятностях другого, из-за которых так переживает. […]
Эмоциональная сторона эмпатии
Когда начинаешь вникать в суть эмпатии, то выясняется, что все нейробиологические пути проходят через переднюю поясную кору (ППК). По итогам экспериментов с нейросканированием, в ходе которых испытуемые чувствовали чужую боль, эта часть лобной коры оказалась примадонной нейробиологии эмпатии.
С учётом известных классических функций ППК у млекопитающих, её связь с эмпатией оказалась неожиданной. Вот эти функции:
- Обработка информации от внутренних органов. Мозг получает сенсорную информацию не только извне, но и изнутри, от внутренних органов — мышц, пересохшего рта, взбунтовавшегося кишечника. Если сердце колотится и эмоции от этого чудесным образом становятся более острыми — благодарите ППК. Она буквально превращает «нутряное чувство» в интуицию, потому что это самое «нутряное чувство» влияет на работу лобной коры. И главный тип внутренней информации, на который реагирует ППК, — это боль.
- Отслеживание конфликтов. ППК реагирует на конфликтные чувства, когда полученное не совпадает с ожидаемым. Если, выполняя какое-то действие, вы рассчитываете на определенный результат, а он другой, то ППК настораживается. При этом реакция ППК будет асимметричной: пусть за известное действие вы получили три конфетки вместо обещанных двух — ППК в ответ приободрится. Но если вы получите одну, то ППК переполошится как сумасшедшая. Про ППК можно сказать словами Кевина Окснера и его коллег из Колумбийского университета: «Это тревожный звоночек на все случаи жизни, когда по ходу действия что-то идёт вкривь». […]
Глядя с этой позиции, создаётся впечатление, что ППК в основном занимается делами личными, её здорово интересует ваше собственное благо. Потому удивительно появление на её кухне эмпатии. Тем не менее по результатам многочисленных исследований выходит, что, какую боль ни взять (укол пальца, грустное лицо, рассказ о чьих-нибудь несчастьях — то, что вызывает эмпатию), обязательно возбуждается ППК. И даже больше — у наблюдателя тем больше возбуждается ППК, чем больше страданий испытывает человек, вызывающий эмпатию. ППК играет главную роль, когда нужно делом облегчить переживания другого. […]
«Ой, больно!» — это наикратчайший путь не повторять ошибок, какими бы они ни были.
Но ещё полезнее, как это часто бывает, подмечать несчастья других: «Ему стало ужасно больно, я лучше поостерегусь делать то же самое». ППК оказывается среди важнейших инструментов, когда страху и избеганию опасности обучаются с помощью простого наблюдения. Переход от «у него всё не складывается» к «я, пожалуй, не стану так делать» требует определенной вспомогательной ступени, чего-то вроде индуцированного представления «Я»: «Я, как и он, не буду в восторге от подобной ситуации».
Почувствовать боль другого человека — средство куда более действенное, чем просто знать про боль другого человека. Так что для ППК самым важным остается своё личное, горести других заботят её, но лишь постольку-поскольку. […]
Рациональная сторона эмпатии
[…] Возникает необходимость приплюсовать к ситуации причинность и намеренность действий, и тут подключаются дополнительные когнитивные контуры: «Ага, у него ужасно болит голова, и это потому, что он работает на ферме, где всё поливают пестицидами… Или, может, они с приятелем вчера здорово перебрали?», «У этого человека СПИД, он что, наркоман? Или ему перелили инфицированную кровь?» (в последнем случае ППК активируется у людей сильнее).
Примерно таков ход мысли шимпанзе, идущего утешать невинную жертву агрессии, а не агрессора. […] У детей более выраженный когнитивный профиль активации появляется в том возрасте, когда они начинают различать боль «самонанесённую» и причинённую другим человеком. По словам Жана Десети, изучавшего данный вопрос, это говорит о том, что «активация эмпатии на ранних стадиях обработки информации модерируется сложившимися отношениями с другим человеком». Иначе говоря, когнитивные процессы служат привратником, решающим, достойно ли эмпатии то или иное несчастье.
Безусловно, когнитивной задачей будет ощущение чужой эмоциональной боли — как менее очевидной, чем физическая; тут заметно более активное участие дорсомедиальной префронтальной коры (ПФК). Точно то же самое происходит, когда чужая боль наблюдается не вживую, а абстрактно — на дисплее загорается точка, когда человеку колют иголкой руку.
Резонанс с чужой болью также становится когнитивной задачей, когда речь идет о переживании, которое человек сам никогда не испытывал.
«Пожалуй, я думаю, что понимаю, как расстроен этот военный лидер, — он упустил шанс покомандовать этнической зачисткой деревни; у меня нечто похожее было, когда я в детском саду продул выборы в президенты клуба “добрых дел”». Здесь требуется уже умственное усилие: «Думаю, что понимаю…».
Так, в одном исследовании испытуемые обсуждали пациентов с неврологическими проблемами, при этом участникам обсуждения тип неврологических болей этих пациентов не был знаком. В данном случае пробуждение чувства эмпатии потребовало более сильной работы лобной коры, чем при обсуждении известных им болей.
Когда нас просят посочувствовать человеку, которого мы не любим или морально осуждаем, то у нас в голове разыгрывается настоящая битва — ведь боль ненавистного не только не активирует ППК, она ещё вызывает возбуждение в мезолимбической системе награды. Поэтому задача поставить себя на их место и почувствовать их страдания (не для того, чтобы позлорадствовать) становится настоящим когнитивным испытанием , даже отдалённо не напоминающим врождённый автоматизм.
И вероятно, наиболее сильно эти нейронные пути активируются, когда требуется перейти от состояния «как бы я чувствовал себя на его месте» к состоянию «как он себя сейчас чувствует на своём месте». Поэтому если человека просят сконцентрироваться на точке зрения постороннего, то активируется не только височно-теменной узел (ВТУ), но и лобная кора , она спускает вниз команду: «Прекрати думать о себе!».
[…] Когда речь идет об эмпатии, совершенно не нужно разделять «разум » и «чувства», это надуманное разделение. И то и другое необходимо, «разум» и «чувства» уравновешивают друг друга, образуя непрерывный континуум, и на «разумном» конце совершается тяжёлая работа, когда различия между страдальцем и наблюдателем изначально затушёвывают сходство. […]
Что всё это значит на практике
Нет никакой гарантии, что состояние эмпатии приведёт к участию. Одну из причин весьма блестяще уловила писательница Лесли Джемисон: «[Эмпатия] также несёт в себе опасное чувство исполненности — если что-то чувствуешь, значит, что-то делаешь. Соблазнительно думать, что сочувствие чьей-то боли само по себе является нравственным. И беда эмпатии вовсе не в том, что из-за неё чувствуешь себя безобразно, а в том, что, напротив, чувствуешь себя хорошо и добродетельно, а это, в свою очередь, заставляет нас видеть в эмпатии нечто самодостаточное, тогда как она лишь часть процесса, его катализатор».
В такой ситуации слова «я чувствую твою боль» становятся современным эквивалентом бесполезных формально-бюрократических выражений типа «сочувствую вашему положению, но…». И более того — они настолько далеки от действий, что даже не требуют предлога «но», который в принципе подразумевает: «Я ничего не могу/не буду делать». Если чьё-то страдание признается достоверным, то от этого оно только обостряется; лучше попытаться его облегчить. […]
С биологической базой тут всё ясно. Вот мы стали свидетелями того, как некий человек мучается от боли. Предположим, что перед этим нас попросили представить себя на его месте (взгляд изнутри). В итоге у нас активируются и миндалина, и ППК, и зона островка; а кроме того, мы сообщаем о повышении уровня тревожности и стресса. А если просят представить не себя на чьём-то месте, а ощущения другого человека (взгляд извне), то активация этих участков мозга и сила переживаний снижаются.
И чем сильнее первый настрой, тем вероятнее, что человек постарается уменьшить собственный стресс, будет, так сказать, отводить глаза.
И эту дихотомию действие / бездействие можно предсказать изумительно легко. Поставим наблюдателя перед страдающим от боли. Если его, наблюдателя, сердечный ритм ускорится — что является индикатором тревожности, возбужденности миндалины, — то он вряд ли станет действовать в пользу страдальца и вряд ли совершит просоциальный поступок. А у тех, кто такой поступок совершит, сердечный ритм при виде страданий другого замедлится; они могут слышать нужды окружающих, а не только горячечный стук у себя в груди.
Получается, что если я при виде чужих страданий начну сам страдать, то первой моей заботой окажусь именно я, а не настоящий страдалец. И с любым человеком так будет. Мы уже видели это прежде, когда обсуждали, что случается, если увеличить когнитивную нагрузку, — люди ведут себя менее благожелательно по отношению к чужакам. Аналогичным образом если человек голоден, то он менее склонен к щедрости — с чего бы мне думать о чужом желудке, коль у меня самого в животе урчит. И если человеку дать почувствовать себя изгоем, то он станет менее сострадательным и великодушным. […]
Другими словами, эмпатия скорее приведёт к действиям, если отстраниться от страдающего, увеличить дистанцию.
[…] Да, мы начинаем действовать не из-за того, что ощущаем боль страданий другого, — в этом сценарии человек скорее сбежит, чем поможет. Отстранённость, нацеленная на помощь, может показаться хорошим способом — наверное, было бы неплохо обдумать всё медленно и тщательно для принятия взвешенного альтруистического решения? Но тут нас поджидает тревожное обстоятельство: раздумья с лёгкостью приведут к наиболее простому и удобному заключению — это не мои проблемы. Поэтому в совершении великодушного поступка не помогут ни горячее (лимбически-регулируемое) сердце, ни холодные рассуждения лобной коры. Для этого требуются внутренние, доведенные до автоматизма умения: писать в горшок, кататься на велосипеде, говорить правду, помогать попавшим в беду.
Подробнее об эмпатии, а также других особенностях нашего мозга и поведения читайте в книге Роберта Сапольски «Биология добра и зла».
Читайте также 🧐
